ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ

Из-за того, что университетские учебные планы и школьное расписание в Винчестере отчасти совпадали, на летние каникулы в общем выпадало меньше двух месяцев. По окончании факультетских обязанностей, а зачастую и по написании новой книги, отец был не прочь радикально поменять обстановку и ритм жизни. Вскоре после рождения детей наши родители начали подыскивать место в сельской местности. Это было разумно с точки зрения нашей постоянной жизни в городе. Им в голову пришла мысль о нескольких акрах земли в живописной местности неподалеку от озера и крыше над головой вместо палаточного тента, как это бывало во времена Миннесоты. Нужно было, чтобы это место находилось на расстоянии одного дня от Винчестера и поблизости была бы хорошая рыбалка. А пока что они снимали коттеджи, расположенные на берегу озер в штатах Нью-Гэмпшир и Мэн, забираясь далеко на запад — до озера Джордж и озера Шамплейн — с целью разведать эти места.

Поиски нашей дачи затянулись до 1937 г., когда отец получил приглашение от Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе прочитать лекции в течение летнего семестра, чем он воспользовался как бесплатной возможностью попутешествовать всей семьей и познакомиться со страной. В своей книге «Долгий путь» он описывает, как мы доехали поездом от Бостона до Солт-Лейк-Сити, а оттуда отправились на запад на автомобиле, по пути останавливаясь в нескольких национальных парках. Мы с братом замирали от восторга во время езды на нашей красивой, как произведение искусства, машине, имевшей обтекаемую форму и где внутри все было сделано из нержавеющей стали. Вскоре после нашего возвращения из Калифорнии отец, уже без нас, отправился в Париж, чтобы председательствовать на международном социологическом конгрессе.

КАНАДСКОЕ УБЕЖИЩЕ

Летом следующего года на самом севере от нас мы обнаружили озеро Мемфремейгог, находящееся на границе штата Вермонт и канадской провинции Квебек. Узкое ледниковое озеро протяженностью с севера на юг почти в 30 миль, окруженное холмами и невысокими горами, было местом, куда многие американские семьи, проводившие лето в Нью-Гэмпшире, начиная с конца XIX в., совершали экскурсии. Когда мы плыли на моторной лодке с тем, чтобы присмотреть какой-нибудь островок на предмет купли-продажи, наш вожатый заметил, что его место на западном берегу тоже продается, и отец, убедившись, что оно отвечает всем нашим требованиям, вскоре заключил с ним сделку. Это был простой сельский дом с голыми стенами и без центрального отопления с примыкавшими к нему четырнадцатью акрами земли, поросшей лесом вдоль озера и на целую милю выступающей за пределы канадской территории (фото 14). Прекрасный, но скромный. Здесь не было ни электричества, ни телефона, но за домом был родничок с чистой питьевой водой. В озере водилось множество всякой рыбы, в том числе и пресноводный лосось, который жарким летом спасался тем, что уходил на самую глубокую часть озера, которая находится в том месте, где гора Аул-Хед [«Совиная голова»] своим подножием спускается к самой воде. В то время очень немногочисленные коттеджи, вроде нашего, были за милю друг от друга в любом направлении, так что здесь было очень тихо и спокойно, а в лесу полно птиц и мелких зверьков.

Подальше от озера местность становится холмистой и открывается широкий вид на гряду Сьюттон, которая является продолжением вермонтской Грин-Маунтинс и переходит границу Канады. В годы депрессии и после начала войны мало кто из местных жителей здесь процветал. В техническом отношении район был слаборазвитым; за исключением ближайшего города и мест, расположенных вдоль железнодорожного полотна, ни электричества, ни асфальтированных дорог здесь вообще не было. Хотя многие фермы еще продолжали работать, лишь немногие из них располагались на плодородной земле, и поэтому население уезжало отсюда. Даже и сегодня вид здесь совершенно деревенский, хотя многие старые фермерские дома покинуты и вместо них построены новые. Дороги, ведущие к нам, улучшены, но по-прежнему остаются без асфальтового покрытия. Леса здесь глухие, и еще попадаются такие крупные звери, как лоси и медведи. Мы с братом до сих пор являемся владельцами этого места, которое с конца прошлого века сохранилось в своем первозданном виде.

Осенью 1938 г. отец заболел воспалением легких в тяжелой форме, от которого едва не умер. Тем не менее к концу весны следующего года сильно похудевший Питирим достаточно оправился, чтобы заняться расчисткой и благоустройством участка вокруг нашей новой дачи, в то время как мать занялась приведением в порядок самого дома. Мы с тетей Олей, приехавшей к нам на помощь, помогали им в этом деле. Поскольку Питирим провел детство на севере России, у него были навыки, необходимые для обживания нового места. И его усилия явно сделали нашу дачу более привлекательной. Мы с братом Петром получили наши первые уроки малярного дела у настоящего мастера, и хотя в последующие годы мы многому от него научились, отец оставался самым опытным из нас и самые трудные работы всегда выполнял сам.

Наше новое место так полюбилось нам, что до последних лет жизни отца мы проводили здесь каждый год значительную часть лета: шесть или больше недель, когда были детьми, и сколько удавалось, когда мы уже приобрели свои профессии. Жизнь здесь была гораздо спокойнее, чем в городе, но поскольку приходилось заготавливать дрова для кухни и возделывать сам участок, без дела мы никогда не сидели. Пока отец был жив, наше время здесь было четко расписано. Большая часть работы по хозяйству делалась утром. Отец, как правило, вставал раньше всех, разводил огонь в печи, выжимал сок из апельсинов и процеживал кофе; если мать к тому времени вставала, она обычно принимала это дело на себя — готовила кукурузные хлопья, оладьи или французские гренки. После завтрака отец мог взять рыболовные снасти и часок поплавать на лодке, после чего остаток утра работал на участке, очищая его от сорной травы и занимаясь борьбой с «джунглями», как он это называл. Тем временем мать пекла хлеб или тушила мясо, если оно было в меню, а затем вместе с нами поднималась в гору за молоком к нашему соседу-фермеру, жившему от нас на расстоянии чуть больше мили. По дороге мы вынимали письма и газету из нашего почтового ящика или же, если приходили рано, терпеливо ждали, когда сперва послышится, а потом внезапно покажется из-за поворота допотопное «шевроле» нашего почтальона. Так как движения на проселочных дорогах почти не было, они были скорее удобными пешеходными тропинками. На обочинах всегда можно было найти интересные растения или собрать ягод. А как-то раз, прихватив с собой легкий завтрак, мы все вместе поднялись на вершину горы Аул-Хед.

Послеполуденное время было посвободнее. Мы все много читали; отец намеренно читал низкосортную литературу, главным образом детективы. Петр и я, пока мы были детьми, любили играть на покрытом гравием берегу перед нашим домом, на скалах, которые шли чуть дальше, или плескаться в ручье на самой границе нашего участка, в котором водились пиявки и раки. Когда мы научились плавать, нам стали разрешать кататься на лодке в спокойные дни. До чего же интересно было свеситься за борт и наблюдать, как рыба замерла внизу в кристально чистой воде, в то время как наша лодка проплывает над ней. Когда Петр стал постарше, он взял на себя ответственность за обеспечение нас дровами, тогда как я старался выращивать некоторые овощи или же пытался из обрезков досок, которые валялись под верандой, мастерить столы и стулья. Мать иногда вязала крючком и учила нас делать варенье из разных ягод, растущих в саду. Часто мы всей семьей отправлялись на рыбалку и забрасывали с лодки несколько удочек в надежде поймать большую щуку или окуня на ужин. С тех пор как отец купил подвесной мотор для лодки, мы не раз отваживались заплывать подальше, туда, где водится осетр, и, причалив к берегу под горой, забрасывали сеть с приманкой и блесну, незаметную для рыбы (фото 17).

Во время войны нужно было экономить бензин, и поэтому не было возможности ездить в город для пополнения запасов чаще одного раза в неделю. К счастью, нам было где покупать молоко, а благодаря нашим возросшим «рыболовным» стараниям, равно как и благодаря почтальону, доставлявшему нам все необходимое из бакалейного магазина, мы вполне сносно провели эти летние периоды, питаясь в основном рыбой и блюдами, приготовленными из молока или творога, как например, ватрушки.

В 1945г. мы отправились на лодке разведать южную сторону озера и пережили тяжелые моменты, когда бурное течение едва не перевернуло нас при пересечении широкого и безветренного залива. Петр запечатлел это приключение несколько дней спустя на рисунке (фото 18). Вскоре после этого, когда мы возвращались с рыбалки, заглох мотор. Похоже, что отец действительно не знал, как опасно заливать двигатель не тем бензином. В результате этого шатун сорвался и разорвал открытый картер двигателя. Испорченный двигатель отдали Петру, чтобы он отремонтировал его, если сможет, и это сыграло для него большую воспитательную роль. Этот случай убедил отца в том, что для семейных путешествий нам нужна более надежная лодка и, как выяснилось, новый мотор тоже. И то и другое было куплено в 1950г. Если старая моторная лодка с трудом могла состязаться в скорости с ветхим пароходиком, плававшим по озеру, то наше новое судно, которое теперь заправлялось безукоризненно правильно, легко его обгоняло, и после того, как мы этого добились, мы перестали соревноваться с ним в «лошадиных силах».

Я так надолго задержался на воспоминаниях о нашем канадском убежище по той причине, что именно здесь, где ни профессиональные обязанности отца, ни наши школьные занятия не вторгались в нашу жизнь, мы были так близки друг другу, как ни в какое другое время года. Я вспоминаю те летние каникулы, как солнечные дни, наполненные восторгом перед жизнью и чувством уверенности в нашей любви друг к другу. Питириму это место как бы заменяло ту страну, где он провел детские годы, и пробуждало в нем нежные воспоминания о его родных в Коми, к которым он так и не смог вернуться.

Деловая переписка отца во время летних каникул была ограничена короткими записками, которые он писал от руки или печатал на пишущей машинке, сидя на веранде или же за обеденным столом во дворе. Когда мы с Петром стали взрослыми и из-за работы не могли быть вместе с родителями на даче, он иногда писал нам или же делал короткие приписки к тем письмам, которые нам чаще писала мать; в них он сообщал, что нового дома и у него лично, спрашивал, когда нас ждать, и напоминал, что нам нужно с собой привезти. Гостей у нас было сравнительно немного. Пожалуй, только тетя Оля каждый раз приезжала в отпуск, когда родители жили на даче, а наши школьные друзья редко когда оставались на ночь. В первый наш дачный сезон в 1939г. посмотреть на место приехал Кусевицкий; он пришел пешком через поле, которое было перед нашим домом, так как наша новая дорога была слишком ненадежной для его тяжелого лимузина. Вид на озера, который открывался от нас, так очаровал его, что ему захотелось построить коттедж неподалеку от нас. Из других замечательных людей, побывавших у нас в гостях, следует назвать Леонтьева, дача которого находилась недалеко от нас — на севере штата Вермонт; социолога Джорджа Хоманса и членов его семьи, которые, сбежав от цивилизации, приехали к нам, чтобы искупаться и позавтракать; двух коллег физиолога Лоренса Хендерсона, приплывших на байдарке, и двух репортеров из журнала «Newsweek», которые приехали под дождем в 1964 г., чтобы, как они выразились, взять интервью у Питирима «на пороге его простого двухэтажного дома» после его избрания президентом Американской социологической ассоциации [11].